Да, мы выращиваем опиум, да, А-ма использует его в своих лекарствах, но это не то же самое, что контрабанда наркотиков.

– Ни одно из горных племен не любит акха, – продолжает учитель Чжан. – Вы глупые и жестокие. Цытэ хочет доказать обратное.

Учителя Чжана трудно выдержать, когда он в таком состоянии, и я задаюсь вопросом, не произошло ли что-то более личное, что подтолкнуло его к подобной жестокости, вряд ли причиной могли стать сплетни о семье Цытэ и мое поведение в хижине молодоженов. Неужели отклонили очередное прошение о возвращении в родной дом? Или он узнал, что его жена, с которой он давно развелся, снова вышла замуж? Или дело в дожде, который не прекращается вот уже несколько недель, и все вокруг пропахло плесенью, а уши устали от шума неумолимого ливня, безостановочно стучащего по соломенным крышам и шуршащего листвой лесных деревьев.

Все утро учитель Чжан гоняет нас по карте, и на какое-то время я отвлекаюсь от своих переживаний.

– Да! – хором кричим мы. – Мы живем на тропике Рака. – А потом: – Да! Река Ланьцан течет из Тибета!

Река течет через наши горы, меняет свое название на Меконг в той точке, где граничат Китай, Лаос и Бирма, а затем продолжает свой путь через Таиланд, Камбоджу и Вьетнам и в итоге впадает в Южно-Китайское море.

– Да! Ее называют Восточным Дунаем!

Наступает обеденный перерыв. Другие дети бегут под дождем к навесу, но Цытэ берет меня за руку и задерживает под козырьком, защищающим вход в класс.

– Что теперь будет с моей семьей? – спрашивает она, рассматривая унылый пейзаж. – Как мы оправимся после этого? А мой брат…

Мне жаль ее, и я хочу ее утешить, но это сложнее, чем я думала. Ее головной убор богаче моего. Ее родня владеет собственными овощными и опиумными полями. Ее клан по-прежнему живет лучше, чем любой другой в деревне. Несмотря на эти противные мыслишки, она все еще моя подруга, и я пытаюсь выразить ей сочувствие.

– Нам всем будет не хватать твоего брата и его жены.

Она поджимает губы, пытаясь совладать со своими эмоциями.

Наконец она бормочет:

– Не говори больше ничего. Слишком больно.

Затем она второй раз за сегодня отпускает мою руку, выходит под дождь и присоединяется к остальным детям под навесом. Я думаю, каково это – ты вся из себя такая гордая, а потом у тебя отбирают имущество, репутацию и статус.

Я возвращаюсь в класс, чтобы поговорить с учителем Чжаном.

– Я слышал, тебе тяжело пришлось, – говорит он очень мягко, когда я приближаюсь. – Ваши традиции порой очень суровы.

Меня поражает проявленное сочувствие, учитывая то, как он обошелся с Цытэ.

Так же поразительно звучит и мой ответ.

– Спасибо за понимание.

– Старательно учись, и сможешь поступить в среднюю школу и даже пройти дальше. Тебе не обязательно оставаться здесь до конца жизни.

Я слышала, что кроме начальной школы есть еще две ступени. Из наших деревень никто не сдал экзамен, чтобы попасть в среднюю школу, так что эта мысль кажется мне абсурдной, так же как трудно представить, что Чжану когда-нибудь разрешат уехать из этих мест.

– Так чего ты хочешь? – спрашивает он, когда я ничего не отвечаю.

Я лезу в карман и достаю небольшой кусок ткани, перевязанный полоской сушеной кукурузной шелухи. Внутри щепотка чая из листьев последнего сорта. А-ма нравится, когда я передаю учителю Чжану немного этого чая по двум причинам. Во-первых, он грустный и одинокий человек. Во-вторых, я должна проявлять уважение. И, вероятно, это просто фантазии, но сегодня я бы упомянула еще одну причину: отвлечь учителя от Цытэ, дать ей больше времени справиться с потерями в семье.

Во второй половине дня я вижу, как те самые листья плавают в большой стеклянной банке, из которой он пьет чай.

Каждые двенадцать дней цикл начинается заново с дня Овцы в честь бога, давшего начало Вселенной. Никто не работает, а школа закрыта. А-ма ждет, пока мои племянники и племянницы усядутся, а их матери начнут прясть, прежде чем сказать мне:

– Идем. Плащ надень.

Я боюсь того, чего она от меня хочет, но киваю и выхожу за ней под дождь. Мы быстро проходим через врата духов и оставляем нашу деревню позади. Она шагает уверенно и быстро, даже по скользкой грязи, и мне приходится прилагать усилия, чтобы не отстать от нее. Мы поднимаемся по дороге, которая в конце концов приведет к чайным плантациям моих братьев, но не сворачиваем на тропинки, ведущие к ним. Стук дождя по плащу словно усиливает спокойную решимость А-ма. Она молча переходит через тропинку, ведущую к пункту приема чая. Мы попадаем в облака. Все становится призрачно-серым. Тропинка все сильнее сужается. Мы вторглись в область духов. Я рада, что иду с А-ма, потому что она всегда защитит меня и позаботится о том, чтобы я нашла дорогу домой. Мне невыносимо думать о том, что может случиться, если мы разлучимся. И тут мне в голову приходит пугающая мысль. Неужели А-ма планирует оставить меня здесь? Возможно, я настолько разочаровала ее. Но все же мы поднимаемся.

Через некоторое время А-ма останавливается. Огромный валун преграждает последние истертые остатки тропы. Дальше идти некуда. По моему телу пробегает холодок.

– Посмотри вокруг, Девочка, – приказывает она. – Что ты видишь?

Дождь… Потеки воды, стекающие по изрезанной поверхности валуна… Призраки деревьев, окутанные туманом…

Мне дико страшно. Но мое тело содрогается, а потому я не могу заставить губы двигаться.

– Давай, Девочка. Смотри… – Ее голос такой тихий, что я едва различаю его на фоне дождя. – В самую суть.

Я слизываю дождь с губ, зажмуриваюсь и делаю вдох.

И, открыв глаза, пытаюсь увидеть мир так, как видит его мама. Хорошо, попробую.

– Охотник мог бы назвать это звериной тропой, но это не так.

– Почему ты так говоришь? – спрашивает она.

– Я заметила сломанные ветки. – Я показываю жестом на высоту плеча А-ма. – Кто-то часто поднимается сюда и проходит слишком близко к растениям и деревьям. Посмотри на эти камни. – Я указываю на несколько камней на земле. – Кто-то положил их здесь, чтобы облегчить себе путь.

Улыбка А-ма, пожалуй, самая красивая из всех, что я когда-либо видела.

– В будущем мне нужно быть осторожнее.

Чувствуя себя смелее, я изучаю валун. За ним возвышаются огромные камфорные деревья. Скала выглядит круглой, но один участок выступает, словно карниз над крутым обрывом, и загибается вправо. Следуя интуиции, я кладу руки на поверхность валуна и иду по изгибу.

Уступ исчезает, оставляя лишь впадины, по которым можно с трудом передвигаться на цыпочках. Я медленно